Новые факты старого дела

Казалось бы, все, связанное с экспертизой зубов, уже было проверено неоднократно. Ими занимались и официальные эксперты, и неофициальные. Все фотографии давно изучены досконально, а заключения экспертов перечитаны вдоль и поперек. Но если подходить к вопросу комплексно, то находятся все новые и новые интересные детали.

Перечитав еще раз все, что собрал из имеющихся архивов историк Алексей Анатольевич Оболенский, я наткнулся на некоторые странности и несостыковки, которые не могу не описать.

Все интересующиеся темой давно слышали о так называемой челюсти Боткина, которую нашли в шахте у Ганиной ямы. После повторного осмотра окрестностей 18 августа 1918 года (ровно через месяц после событий в Ипатьевском доме) у следователя Сергеева, сменившего первого следователя Наметкина, появилась интересная улика.

В материалах следствия сохранился протокол от 10 февраля 1919 года осмотра «предметов, представленных следствию 9 сего февраля генерал-лейтенантом М.К. Дитерихсом». В нем так описывается находка, сделанная в шахте:

«По осмотру этих вещей найдено следующее: Вещи, значащиеся по описи No 6, подписанной членом Екатеринбургского окружного суда Сергеевым, как найденные при осмотре шахты [...]

8. Челюсть искусственная. Она состоит из следующих частей: 14 зубов верхней челюсти, золотой пластинки и каучуковой массы. Между зубами набита глина.

Судебный следователь Н.Соколов

Генерал-лейтенант Дитерихс

Понятые».

Однако, еще в одном документе, подписанном все тем же самым генералом Дитерихсом, есть описание зубного протеза, найденного в доме Ипатьева.

«Опись вещам, найденным при осмотре дома Ипатьева» [...]:

[...] 411. 4 фарфоровых вставных зуба.

[...] 423. Вставная верхняя челюсть с 10 зубами. Небо гуттаперчивое, резиновый присос снят».

Обращает на себя внимание тот факт, что речь идет о двух разных протезах, найденных в двух разных местах. Оба протеза от верхней челюсти, так как в обоих случаях говорится о разном небе (золотом и гуттаперчевом) и в обоих случаях речь идет о резиновой присоске на небе, которая бывает только на верхней челюсти.

Один протез имеет 14 зубов и золотое небо, а второй протез имеет 10 зубов, а небо в нем гуттаперчевое, а не золотое. В доме, как видно из протокола, нашли еще четыре «вставных фарфоровых зуба», но если бы эти зубы отвалились от протеза, то это должно было найти отражение в протоколе. Однако в протоколе нет ни слова о том, что протез сломан и эти четыре зуба подходят (или не подходят) под недостающую часть. Поэтому с большой долей вероятности можно предположить, что зубы были не от этого протеза и найдены были в разных местах, раз попали в опись не вместе, а под довольно далекими друг от друга номерами 411 и 423.

Можно было бы подумать, что следователь случайно описал один и тот же протез (хотя странная случайность, конечно, с учетом того, что один протез был найден в доме, а второй за городом), если сначала бы нашли полный съемный протез с 14 зубами, а потом четыре от него отвалилось.

Но беда в том, что протез в доме Ипатьева был найден раньше, чем протез на шахте в Ганиной яме, значит, там он не мог уже волшебным образом самовосстановиться и иметь опять полный набор зубов. Единственный вывод, который можно сделать в данной ситуации — это были два разных протеза верхней челюсти.

Но тогда очень странно, что ни Соколов, ни Дитерихс вовсе не удивились такому совпадению и никогда, нигде и никаким образом второй протез больше не упоминали. Есть фотография только того протеза, который нашли, якобы, на Ганиной яме. И все следственные действия впоследствии велись исключительно с этим единственным протезом. Что это было, халатность, небрежность, ошибка, умышленное искажение действительности? Сложно сказать.

Однако дальше мы видим еще более странные вещи.

Обратимся опять к архивным документам. Вот как был опознан протез из Ганиной ямы:

«(...) При промывке грунта найдены были пряжки от дамских подвязок, кусочек жемчуга от серьги Императрицы, пуговицы и другие мелкие вещи, а на дне шахты в иле оказался отрубленный палец и верхняя вставная челюсть взрослого человека. По высказанному тогда же мнению придворного врача Деревеньки (sic!), палец этот и челюсть принадлежат доктору Боткину».

Протоколов опознания челюсти из дома Ипатьева нет ни одного! Впрочем, как я уже писал ранее, о ней все позабыли и больше ни разу не упоминали. Но вот что мы видим еще в одном протоколе опознания челюсти!

Учитель П. Жильяр в своих показаниях следователю И.А. Сергееву вспоминал: «Знаю, что у д-[окто]ра Боткина были вставные зубы. Предъявленные Вами две пластинки вставных зубов похожи на те, какие имел Боткин. Пластинки были изготовлены ялтинским зубным врачом Кастрицким».

Глазам своим не верю! Тут же написано «две пластинки вставных зубов» и «обе похожи на те, какие имел Боткин».

У нас теперь есть два варианта.

1. На Ганиной яме учителю Жильяру предъявили оба верхних протеза, найденных в разных местах. Но если это были два протеза верхней челюсти, то сложно представить, что один человек носил одновременно два протеза на одной челюсти.

Дело в том, что делать два комплекта зубов не имеет смысла. Челюсть человека устроена так, что если протез не носить хотя бы 2-3 месяца, то в подавляющем большинстве случаев он после этого перестает соответствовать рельефу неба и перестает присасываться. Поэтому делать отдельный комплект выходных зубов нет смысла, он очень быстро приходит в негодность. Следовательно шансы на то, что оба верхних протеза были абсолютно одинаковыми и принадлежали одному человеку крайне мало. При этом много фактов говорят о том, что протезы были разные.

2. Тогда мы можем предположить, что имелся полный комплект зубов из «двух пластинок» верхней и нижней челюсти. Но! Нижняя челюсть ни разу и нигде не была найдена или описана. Откуда она могла неожиданно взяться? Но если даже представить, что Соколов и Дитерихс совсем не знали свое дело и описали только один найденный протез, а потом на опознание были предъявлены два, то мы сталкиваемся с пренеприятнейшим для официального следствия выводом. Череп номер два, приписываемый доктору Боткину, имел все зубы нижней челюсти в наличии и не нуждался в съемном протезе нижней челюсти.

Следовательно, если предположить, что у доктора Боткина действительно были две пластинки зубов, то скелет номер два абсолютно очевидно не мог принадлежать доктору.

Если вспомнить ранее проведенные нами экспертизы, то там есть интереснейшие факты, которые доказывают, что и верхней полной съемной челюсти у доктора Боткина, скорее всего, не было.

Следователь Соколов отправил челюсть, найденную у Ганиной ямы, брату доктора Евгения Сергеевича Боткина, Виктору Сергеевичу Боткину. Так вот последний ответил следующее:

«В последний раз я виделся с братом перед моим отъездом в Пензу из Петрограда, в конце 1915- го или в начале 1916-го года. В то время у него было несколько вставных зубов в верхней и нижней челюсти. Полной искусственной челюсти у него не было. Предъявленная мне Вами, г. Следователь, искусственная челюсть (предъявлена челюсть, полученная сего числа от Ген. [ерал]-Лейт[енанта]. Дитерихса) мне незнакома, но могла легко принадлежать моему брату, т. к. при упомянутом нашем последнем свидании у него зубы были в очень плохом состоянии…»

Мы имеем совершенно точное указание на то, что полной искусственной челюсти у доктора Боткина на начало 1916 года не было. Значит, даже если сразу, в тот же день после встречи с братом, доктор решил бы удалить себе все зубы на верхней челюсти одномоментно и поставить вместо них полную съемную челюсть (что было бы весьма странным решением), то максимально возможный возраст этой челюсти был бы 2,5 года. Однако, учитывая особенности изготовления полного съемного протеза при тотальном одномоментном удалении всех зубов, на заживление челюсти потребуется минимум два-три, а чаще все шесть месяцев, иначе после заживления кость осядет и протез просто не будет присасываться и держаться на своем месте. Значит челюсти максимально могло быть не более двух лет, а скорее всего и менее.

Но мы имеем заключение экспертов о том, что альвеолярный гребень верхней челюсти скелета номер два атрофирован так, как бывает при очень длительном отсутствии зубов и ношении съемных протезов. Чтобы довести атрофию альвеолярного гребня до такой степени, необходимо носить протез несколько лет. Это никак не вписывается в картину менее двух лет, максимально возможного предположительного (!) ношения протеза доктором Боткиным, которого скорее всего еще и не было.

Также ни в одном историческом документе нет упоминаний о том, что у доктора Боткина были какие-то крупные проблемы с зубами. Даже в дневниках Николая Второго и членов его семьи практически всегда описывались подробно все болезни и хвори домочадцев и близких. Когда у Евгения Сергеевича Боткина болело что-то, это точно также скрупулезно вносилось в дневники. Про зубы таких записей не было найдено ни одной и нигде.

Точно так же, как и не было записей о том, что у доктора болели какие-либо зубы, несмотря на то, что три зуба у черепа номер два были признаны удаленными за полтора-два месяца перед смертью человека, которому он принадлежал.

В общем, мы еще раз убеждаемся, что история с найденными съемными протезами и попыткой приписать их доктору, это сплошные несостыковки, подлог и попытка притянуть факты к нужному выводу, начатые еще в 1918 году и продолжающиеся по сей день.

Читайте нас ВКонтакте и в Одноклассниках