К 150-летию со дня рождения Владимира Ульянова (Ленина)

Предисловие

В человеческом сердце живет потребность, по сути религиозная, иметь над собою объект почитания, и не только почитания, но и служения. Всем известны «горизонтальные» искажения таковой потребности: от безмерного превозношения объекта любви к лицу противоположного пола до безмерного увлечения чем-либо, как-то лошадьми или коллекционированием марок. Искажение, широко постигшее души наших соотечественников в виде почитания «самого человечного человека», Владимира Ленина, до сих пор не изжитое и, надо прямо сказать, не изживаемое, имеет сложную и глубокую природу. Тут не отделаешься обличением «вождя мирового пролетариата», ибо тот, кто сберегает в душе указанную отраву, и слушать не станет, от кумира не откажется, сохранит ему верность, а всё, что мешает ее сохранить, объявит злонамеренной клеветой. И ничего не поделаешь, ибо в душу чужую вход запрещен. Мы не станем здесь пытаться исследовать истоки сего кумиротворения, хоть на какие-то моменты и укажем, цель статьи — не исследование, а хотелось бы просто поделиться с читателем некоторыми воспоминаниями и некоторыми соображениями, или замечаниями в связи с круглой датой.

Был живым человеком

Максим Горький, как хорошо известно, много потрудился на благо большевизма и был горячим почитателем его главы. Свой очерк «В.И.Ленин» — с нарочито упрощенным названием — он и начинает с панегирика, весьма прочувствованного и возводящего фигуру вождя на высочайший пьедестал. Однако мысль писателя была живой: через эпизоды общения, в которых он сам участвовал, показать располагающую личность, показать сердечную основательность своего панегирика. Приведем два отрывка (из первой редакции):

«Приглашая меня обедать к себе, он сказал:

— Копченой рыбой угощу — прислали из Астрахани. И, нахмурив брови, скосив в сторону всевидящие глаза, добавил:

— Присылают, точно барину. Как от этого отвадишь? Отказаться, не принять — обидятся. А кругом все голодают. Ерунда.

Неприхотливый, чуждый привычки к вину, табаку, занятый с утра до вечера сложной, тяжелой работой, он совершенно не умел заботиться о себе, но зато следил за жизнью товарищей. Его внимание к ним возвышалось до степени нежности, свойственной только женщине, и каждую свободную минуту он отдавал другим, не оставляя себе на отдых ничего.

Сидит за столом у себя в кабинете, быстро пишет и говорит, не отрывая пера от бумаги:

— Здравствуйте, как здоровье? Я сейчас кончу... Тут один товарищ, в провинции, скучает, видимо, устал. Надо поддержать. Настроение — немалая вещь».

На Капри

Превозношение и тут, конечно, зашкаливает: чего стоят «всевидящие глаза». Интересно, что у нас до конца 1980-х годов находились люди (дети, девушки), которые были убеждены и вправду, что Ильич все видит и знает... Нет оснований не верить Горькому в передаче слов вождя, свидетельствующих о скромности его и сострадательности. Разве не может жестокий и циничный политик, каким был Ленин, быть в то же время душевным и сострадательным? Запросто. Цезарь Борджиа, отличавшийся жестокостью и коварством, умел ценить людей, не оставлял без награды заслуживших награду, пользовался преданностью своих солдат. Но вот еще эпизод, связанный с Лениным, в передаче Горького:

«Не могу представить себе другого человека, который, стоя так высоко над людьми, умел бы сохранить себя от соблазна честолюбия и не утратил бы живого интереса к «простым людям».

Был в нём некий магнетизм, который притягивал к нему сердца и симпатии людей труда. Он не говорил по-итальянски, но рыбаки Капри, видевшие и Шаляпина и не мало других крупных русских людей, каким-то чутьём сразу выделили Ленина на особое место. Обаятелен был его смех, — «задушевный» смех человека, который, прекрасно умея видеть неуклюжесть людской глупости и акробатические хитрости разума, умел наслаждаться детской наивностью «простых сердцем».

Старый рыбак, Джиованни Спадаро, сказал о нём:

— Так смеяться может только честный человек.

Качаясь в лодке, на голубой и прозрачной, как небо, волне, Ленин учился удить рыбу «с пальца» — лесой без удилища. Рыбаки объясняли ему, что подсекать надо, когда палец почувствует дрожь лесы:

— Кози: дринь-дринь. Капиш?

Он тотчас подсёк рыбу, повёл её и закричал с восторгом ребёнка, с азартом охотника:

— Ага! Дринь-дринь!»

Ленин на прогулке

Душа неубиваема. Даже съеденная идеей, она жаждет воздуха, так что нет ничего удивительного в тех или иных человеческих проявлениях со стороны лица, вставшего на путь служения злу, сколь бы «искренним» ни было это служение и каким бы благом (для человечества) этому лицу ни представлялось. Вспомним хотя бы Петрушу Верховенского — какой был живой, энергичный, а временами и весьма обаятельный. По энергичности, по волевой устремленности, по словоохотливости, по живости реакций Ленин — вылитый Петруша. С одним важным отличием: никакого Ставрогина над собой ему не надо было.

«Отец эпохи»

Известный российский политолог, журналист и общественный деятель Виталий Третьяков десять лет назад посвятил «кругловатой» дате — 140-летию со дня рождения Ленина — свою передачу на телевидение, в рамках рубрики «Что делать? Философские беседы». Он пригласил «за круглый стол» более десятка человек, в основном историков, причем (что, надо признать, ужасало) весьма молодых, за 30 лет с небольшим. Все эти люди воспевали Владимира Ильича. О критической мысли в его адрес и речи быть не могло. Третьяков назвал его «отцом эпохи», и серьезная, благоговейная тональность встречи была выдержана умелым телеведущим от начала и до конца. Обратили внимание высказывания двух молодых историков. Один захотел подчеркнуть человечность Ленина тем (и тут явно был брошен камень в огород другого кумира, Сталина), что ни один из друзей вождя не был расстрелян... Другой заметил, не помню, в каком контексте, что да, Церковь сразу после Октябрьской революции подверглась гонениям, но это было совершенно оправданным, поскольку она ведь «действительно была врагом». Надо было слышать, как это было сказано — с чувством!

Без прикрас: три эпизода

Мы обращаемся к обличениям предмета почитания. Начнем с его молодости. Речь вначале пойдет об одном эпизоде, имевшем место в конце 1880-х годов в имении Ульяновых, находившемся под Казанью недалеко от имения Петра Осокина, дедушки по матери баронессы Софии Карловны Буксгевден (личной фрейлины императрицы Александры Федоровны), написавшей в эмиграции выразительные воспоминания не только о Государыне, но и о себе. Лето, в ее детстве, она проводила у дедушки. Девочке было шесть лет, ей только что подарен был пони, и она неустанно на нем каталась. Однажды ее застал за этим занятием неожиданный сильный дождь, и чтобы скорее попасть домой, слуга предложил выбрать краткий путь через сад Ульяновых.

Буксгевден пишет: «Мы должны были ехать гуськом, разросшиеся ветви стегали лошадей по бокам. Вдруг из зарослей появилась фигура. Темноволосый юноша с бледным лицом, в гимназистской фуражке и русской рубашке с обшитым воротничком, схватил мою уздечку. «Вы нарушили границы владения! — закричал он тонким высоким голосом. — Это частное владение. Вон из нашего сада, ты, девчонка с копной на голове!» Я испугалась. Никто еще не говорил со мной так резко, я чувствовала себя оскорбленной в отношении моих вьющихся локонов, которыми я очень гордилась — <…>. Конюх вежливо пояснил. «Это маленькая баронесса — внучка старого Петра Гавриловича. Она маленькая и не может проскакать на своем пони по этой грязи. Мы вынуждены были сократить дорогу. Кроме того, ворота были открыты». «Маленькая или нет, вон отсюда», — запальчиво кричал парень, поворачивая голову моего пони к воротам. Я поторопилась. Конюх должен был следовать за мной. Когда мы вернулись, мама не одобрила действия конюха, который повез меня через владения других людей. «Никогда не приближайтесь к ним», — строго наказала она».

Владимир Ульянов

Второй эпизод относится ко времени эмиграции революционера Владимира Ульянова. Его свидетель — экономист, писатель и публицист Николай Владиславович Вольский (Валентинов) (1880-1964), который был, как видит читатель, на 10 лет моложе Ленина, с юных лет примкнул к революционному движению, а после раскола социал-демократической партии в 1903 году — к большевизму. В 1904 году, из-за угрозы ареста, Вольский бежал из России за границу. Приехав в Женеву убежденным "ленинцем", он, после года общения с Лениным, навсегда порвал и с ним лично, и с большевизмом. В своей книге «Встречи с Лениным»Вольский дает представление о жизни революционной эмиграции в Швейцарии вскоре после раскола партии: неостывщая рефлексия на раскол — сквозная тема его зарисовок.

Интересен отрывок, в котором Ленин говорит о якобинстве. Но вначале — описание внешности: «Я увидел крепко сложенного человека, небольшого роста, лысого с редкой темно-рыжей бородкой и такими же усами. <…>. Глаза были темные, маленькие, очень некрасивые. Но в глазах остро светился ум, и лицо было очень подвижно, часто меняло выражение: настороженная внимательность, раздумье, насмешка, колючее презрение, непроницаемый холод, глубочайшая злость. В этом случае глаза Ленина делались похожими на глаза — грубое сравнение — злого кабана». Вольский любил теоретизировать, он всерьез увлекался философией, плебейское отношение к которой со стороны Ильича было одной из причин их разрыва. Ленин, напротив, говорил «по делу» и делу революционному. Однажды замечание Вольского, что «нужно все-таки установить, что понимать под якобинством» вызвало развернутую тираду Ленина: «Не давайте себе этот труд! Лишне.Это давным давно, с конца 18 столетия, уже установлено самой историей . <…> Возьмите историю французской революции, увидите, что такое якобинизм. Это борьба за цель, не боящаяся никаких решительных плебейских мер, борьба не в белых перчатках, борьба без нежностей, не боящаяся прибегать к гильотине. <…>Без якобинского насилия диктатура пролетариата — выхолощенное от всякого содержания слово. Они (меньшинство) обвиняют нас в якобинстве, бланкизме и прочих страшных вещах. Идиоты, жирондисты, они не могут даже понять, что таким обвинением делают нам комплименты».

В другом месте Вольский пишет: «Вера в духе Чернышевского и левых народовольцев, якобинцев-бланкистов в социалистическую революцию и неискоренимая, недоказуемая, глубокая, чисто религиозного характера (при воинственном атеизме) уверенность, что он доживет до нее — вот что отличало (и выделяло) Ленина от всех прочих (большевиков и меньшевиков) российских марксистов. В этом была его оригинальность. И, вероятно, здесь нужно искать одно из объяснений его загадочного, непонятного, гипнотического влияния». В одном из разговоров Вольский и Ленин обсуждали недопустимость взглядов Каутского, в особенности тех, что тот обнаруживал в недавней работе. Вольский, по своему обыкновению, предложил написать серьезный, обстоятельный ответ. На что Ленин заметил: «А зачем? Мы просто объявим Каутского предателем» и сделал жест рукой, будто смахивая крошки со стола. Это и есть второй эпизод.

Наконец, предоставим слово одному из известных художников — читатель, скорее всего, помнит его «кубистические» портреты Бориса Пастернака и Анны Ахматовой — Юрию Анненкову, написавшему в эмиграции книгу воспоминаний «Дневник моих встреч: цикл трагедий».

Как и всем, художнику трудно жилось в послереволюциолнной России. Друзья смогли организовать заказ — написать портрет вождя.

Анненков пишет: «Ленин был неразговорчив. Сеансы (у меня их было два) проходили в молчании. Ленин как бы забывал (а, может быть, и действительно забывал) о моем присутствии, оставаясь, впрочем, довольно неподвижным, и только когда я просил его взглянуть на меня, неизменно улыбался. Вспомнив о ленинской статье «Восстаниекакискусство», я попробовал тоже заговорить об искусстве.

— Я, знаете, в искусстве не силен,— сказал Ленин, <…>,— искусство для меня, это… что-то вроде интеллектуальной слепой кишки, и когда его пропагандная роль, необходимая нам, будет сыграна, мы его— дзык, дзык! вырежем. За ненужностью. Впрочем,— добавил Ленин, улыбнувшись,— вы уже об этом поговорите с Луначарским: большой специалист. У него там даже какие-то идейки…

Ленин снова углубился в исписанные листы бумаги, но потом, обернувшись ко мне, произнес:

— Вообще, к интеллигенции, как вы, наверное, знаете, я большой симпатии не питаю, и наш лозунг «ликвидировать безграмотность» отнюдь не следует толковать как стремление к нарождению новой интеллигенции. «Ликвидировать безграмотность» следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, приказы, воззвания. Цель— вполне практическая. Только и всего.

Каждый сеанс длился около двух часов. Не помню, в связи с чем Ленин сказал еще одну фразу, которая удержалась в моей памяти:

— Лозунг «догнать и перегнать Америку» тоже не следует понимать буквально: всякий оптимизм должен быть разумен и иметь свои границы. Догнать и перегнать Америку— это означает прежде всего необходимость возможно скорее и всяческими мерами подгноить, разложить, разрушить ее экономическое и политическое равновесие, подточить его и таким образом раздробить ее силу и волю к сопротивлению. Только после этого мы сможем надеяться практически «догнать и перегнать» Соединенные Штаты и их цивилизацию. Революционер прежде всего должен бытьреалистом».

Портрет работы Анненкова

«Как нам организовать соревнование»

Люди старшего поколения помнят, что ленинская статья с таким названием входила в обязательный для изучения студентами список. Она совсем небольшая, написана же всего через месяц с небольшим после октябрьского переворота на актуальную тему: как теперь жить? «Учет и контроль» — вот панацея, по Ленину, от всех проблем. Приведем отрывок из нее, ради одного в нем слова, сказанного почти мимоходом:

«Тысячи форм и способов практического учета и контроля за богатыми, жуликами и тунеядцами должны быть выработаны и испытаны на практике самими коммунами, мелкими ячейками в деревне и в городе. <…> В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы <…> В другом — поставят их чистить сортиры. В третьем — снабдят их, по отбытии карцера, желтыми билетами, чтобы весь народ, до их исправления, надзирал за ними, как за вредными людьми. В четвертом — расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве. В пятом — придумают комбинации разных средств и путем, например, условного освобождения добьются быстрого исправления исправимых элементов из богачей, буржуазных интеллигентов, жуликов и хулиганов. Чем разнообразнее, тем лучше, тем богаче будет общий опыт, тем вернее и быстрее будет успех социализма».

Читатель догадался, наверное, что я имею в виду: «В четвертом — расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве». Непринужденность в употреблении глагола «расстрелять» , привлечение (очевидно, бессудного, «на месте») расстрела как одного из возможных проявлений «творческого подхода» к освоению новой действительности — вот что представляется главным. И весьма характерным.

Богоненавистник от сердца

Вспомним известную цитату из статьи Ленина «Социализм и религия» (1905):

«Религияесть один из видов духовного гнета, лежащего везде и повсюду на народных массах... Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождаетверув лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождаетверув богов...Религияесть опиум народа.Религия— род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь".

Примечательно, что до сих пор находятся люди, всерьез относящиеся к тому, что наряду с активным атеизмом Ленин провозглашал установку партии на ... свободу совести! Неужели не ясно, что в таких высказываниях была лишь политика и не более? После октябрьского переворота ненависть Владимира Ильича к «попам» вполне индуцировала широкие зверства в отношение духовенства.

Расстрелять попа лишь за то, что он поп, не только можно было, но и стоило.

Мы обратимся к ставшей теперь знаменитой формулировке «отца эпохи» касательно веры: «всякий боженька есть труположство». Стоит привести ее в развернутой цитате и прокомметировать контекст. Это отрывок из письма Ленина из Кракова Горькому на Капри от 13.11.1913 http://libelli.ru/works/48-1.htm

«Богооискательство отличается отбогостроительства или богосозидательства или боготворчества и т.п. ничуть небольше, чем желтый черт отличается отчерта синего. Говорить обогоискательстве недля того, чтобы высказаться против всяких чертей ибогов, против всякого идейного труположства (всякий боженька есть труположство — будь это самый чистенький, идеальный, неискомый, апострояемый боженька, все равно), — адля предпочтения синего черта желтому, это восто раз хуже, чем неговорить совсем»

Чтобы текст стал понятнее, прочитаем начало письма «Буревестнику»: «Дорогой А. М! Что же это Вы такое делаете? — просто ужас, право! / Вчера прочитал в «Речи» Ваш ответ на «вой» за До­стоевскогои готов был радоваться, а сегодня при­ходит ликвидаторская газета и там напечатан абзац Вашей статьи, которого в «Речи» не было. / Этот абзац таков:/ «А «богоискательство» надобно на время» (толь­ко на время?) «отложить, — это занятие бесполезное: нечего искать, где не положено. Не посеяв, не сожнешь. Бога у вас нет, вы е щ е» (еще!) «не создали его. Богов не ищут, —и х создают; жизнь не выдумывают, а творят». / Выходит, что Вы против «богоискательства» только «на время»!! Выходит, что Вы против богоискательства только ради замены его богостроительством!! / Ну, разве это не ужасно, что у Вас выходит такая штука?». Далее и следует приведенный отрывок.

Не станем вникать в мысли Горького, вряд ли он сам в них разбирался, нам представляется важным заметить искреннее дружеское огорчение не терпящего Бога ни в каком виде Владимира Ильича. Письмо содержит еще какие-то мысли по поводу и заканчивается так: «Обидно дьявольски. Ваш В.И.» Затем, правда (может, и для смягчения), следуют два постскриптума, в последнем — забота о здоровье адресата.

Мы видим своеобразную «проспиртованность» души нашего героя глубокой ненавистью к Богу. Остается лишь выразить удивление, что существуют православные... коммунисты! Не обязательно партийные, но относящиеся к Ленину с пиететом. Один из них (очень хороший человек, не могу не вставить, и мой добрый знакомый) сказал мне как-то, что «большевики спасли Россию», что власть они приняли «со всей ответственностью». Возражать ему было бессмысленно.

Ученик Маккиавели

Полное собрание сочинений В.И.Ленина не содержит секретного письма, написанного вождем 19 марта 1922 года и адресованного членам ЦК с пометой: «копии не снимать!». Поводом к нему послужили события в г.Шуе во время изъятия церковных ценностей. Возмущение народа было подавлено вызовом войск, имелись убитые, и был искомый резон: считать происшедшее «восстанием». Текст письма каким-то образом проник за границу, я читал его в перепечатке из «тамиздата» в начале 1970-х годов (публикация в «Вестнике РСХД» №90, 1970), так что известно оно было, но отнюдь не широко. Хорошо помню впечатление, произведенное им на родителей. Хорошо также помню его публикацию в «Огоньке» весной 1990 г. («перестройка, гласность»): для многих людей знакомство с ним сокрушило идол.

По словам одного исследователя, этот документ,несомненно, останется в истории как истинное лицо Ленина и хрестоматийный пример полной аморальности, политического вероломства и высшей степени цинизма. Ленин, в частности, писал: «Для нас именно данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем с 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления».

Далее Ленин указывал, что позднее, после Генуэзской конференции (на которой советская республика надеялась обрести международный статус), репрессии по отношению к духовенству станут нежелательны по соображениям внешних связей страны. «Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий....Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам ... расстрелять, тем лучше», - подчеркивал Ленин.

В письме намечались и некоторые тактические хитрости, связанные с прямым обманом общественного мнения. При этом было отчетливо видно, что в смысле использования изъятых ценностей ни о каких голодающих речь не шла. Ленин писал: «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей... <…> ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс».

Ленин подчеркнул: жестокие меры должны быть энергичными и краткими, из политического благоразумия, как сказал «один умный писатель по государственным вопросам». Имелся в виду Маккиавели.

Предмет любви

В моем детстве телевизор был не у всех (футбол слушали). Но у нас он был, и уж фильмы Михаила Ромма «Ленин в октябре» и «Ленин в 1918» я старался ни в коем случае не пропускать. Как я любил житейские в них сцены, как нравился мне ленинский большой заботливо склоняющийся (над телеграммой, над тем, как пишет девочка) лоб, в какой восторг меня приводил ленинский хохот. И Свердлов! — как он пленял своим контрастом с Лениным... Но больше всего любил я портрет Ленина (вместе с Энгельсом и Марксом, а я помню еще и со Сталиным), который появлялся, в праздники, на стене академии им. Куйбышева, в начале Покровского бульвара. Почему-то галстук на этом портрете ассоциировался с папиным галстуком, но главное был взгляд: покойный, мирный, отеческий.

По нелукавым писателям (к примеру, Борису Пастернаку – см. его стихи 1920-х, 1930-х годов), по многим живым примерам бабушек и дедушек тех, кто сами сейчас стали бабушками и дедушками, хорошо известно, что октябрьская революция была для них святыней, так что святым был и Ленин. Такой она была и для недавно почившего кинорежиссера Марлена Хуциева — неслучайно его лучший фильм «Июльский дождь» был сделан к 1967 году, 50-летию события. Уже отсюда видна большая сложность в освобождении от того соблазна. «Разобраться» в нем невозможно, можно только его изжить — через правду.

Предмет остракизма

Смех освобождает душу от навязанной ей многозначительности, от удушающей фальши. И анекдоты в советское время были, конечно, живительным подспорьем. Не помню, когда возникли анекдоты о Ленине. Когда-то их не было вовсе и быть не могло, но появились они сразу «кустом» — один за другим: «Ленин в разливе» (название набора коньяка), «По ленинским местам», «Ленин в Цюрихе», «по рублику, по рублику ...!», «Всех расстрелять! А перед этим чаем напоить — и непременно горячим!», «Какая глыба, какой матёрый человечище!» — я сторонюсь изображать здесь картавость лексически, но в исполнении анекдотов о Ленине она была такой же обязательной, как и нарушение дикции в изображении Брежнева в анекдотах о Брежневе. Изредка бывали анекдоты и вполне безобидные: «Как, Вы были знакомы с Надеждой Крупской? — Да, я очень хорошо знал Надежду Константиновну. — А мужа ее, Владимира Ильича? — А вот со стариком Крупским я знаком не был».

Хорошо помню, какой восторг вызвало у нас употребленное мимоходом в рассказе В.Набокова словосочетание «зеленая жижа ленинских мозгов» («тамиздат», 1970-е студенческие годы). Странно, но я тогда уже (честно говорю) почувствовал здесь некий перебор. Недавно мне встретилось, что будто бы Набоков взял то выражение, на самом деле, у Бунина. И это похоже на правду, тут едкость скорее бунинская, чем набоковская. Коснемся же проблемы «перебора».

Спасибо Александру Сокурову

К сожалению, помимо освободительной функции, смех над тираном может нести в себе и нечистую компоненту, что-то вроде «комплекса Герострата». Он укрепляет ерничество. А ерничество — это ОВ (кто помнит занятия по военному делу) паралитического действия, оно исключает благожелательнось: «и ничего во всей природе благословить он не хотел». Так что было мне весьма удивительно испытать сострадание к привычному объекту насмешки, и не только сострадание, но даже какое-то пронзительное чувство. Гибнет живая душа, и это горько — такое встречалось мне лишь у Достоевского. И вдруг встретить такое по поводу Ленина! Достичь сего можно было только через гротеск. И это, на мой взгляд, в полной мере достигнуто в фильме Александра Сокурова «Телец» (сценарий Ю.Арабова, 2001 г.), посвященном Ленину, умирающему в Горках. Нет возможности обсуждать его подробно. Вспомним только самый конец. Человеческое существо, бывшее когда-то Ильичом, так выразимся, ибо это уже «существо», но еще живое, напоследок живое, сидит в плетеном кресле возле усадьбы. Оно как бы уже блаженное что ли, при всей негожести слова в применении к Ленину. Красота природы, достигший «блаженства» Ленин, перемена выражений лица и улыбка небу... небо в разрывах туч (последний кадр) — всё это одновременно ужасно и невыразимо прекрасно, ибо исполнено, как мне видится, неизреченного Божиего милосердия... Да, я знаю, Сокуров — убежденно отрицающий Бога человек. Но ведь и художник также.

Кадр из фильма «Телец». Ленин - Леонид Мозговой, Крупская - Мария Кузнецова.

Ленин в Горках, 1923 г.

Эстафета

В Царском Селе был городской храм святой Екатерины, построенный по проекту архитектора К.Тона. В 1930 г. он был снесен, на его месте никакого здания не построили, но поставили памятник Ленину — на месте алтаря. В конце 1990-х годов православная общественность г. Пушкина обратилась к властям с просьбой о перенесении памятника в другое место и восстановлении собора. Власти отказали. Тогда трое молодых людей, ночью, набросили на шею истукану лассо, дернули втроем, и истукан свалился: он оказался полым, как шоколадный заяц, и распался на три куска. Каковые были собраны и склеены, так что памятник скромно стоит сейчас в другом месте города. А собор восстановлен. В г. Кронштадте стоял памятник Ленину на месте Андреевского собора, где служил св. прав. Иоанн Кронштадтский. Памятник был убран по решению властей, и уже давно. Существует приход еще не восстановленного Андреевского собора, пожертвования на дело восстановления собираются. Недавно в Дивеево был убран памятник Ленину. Слава Богу. Так что, может быть, я не так уж и прав, утверждая, что почитание Ленина «не изживается». Но я работаю недалеко от Октябрьской площади в Москве и, случается, бываю там. Вид памятника Ленину каждый раз меня удручает и сопровождается мыслью: «Не доживу».

Гипс

Хуже того. Есть, как мы видели, молодые историки, называющие российкого предтечу антихриста «отцом эпохи», но «эстафету отравы» принимает порой и юное (очень юное!) поколение. Однажды я оказался тому свидетелем. Зайдя в кабинет знакомой учительницы (я работал в школе, и учительница истории была классной руководительницей моих подопечных), я увидел на столе давно не встречавшегося мне белого гипсового Ленина, довольно большого. Естественно, я выразил удивление: мол, откуда у Вас? «Не моя инициатива, — сказала учительница, – это дети принесли. Им интересно, как он сумел возглавить страну. Масштабная личность, говорят». Мне сразу вспомнилось, где я встречал такое выражение, применявшееся и к Ленину, и к Сталину, — в книге «Проект Россия». «Масштабность» должна детям нравиться.

Заключение

С исторической точки зрения срок в 30 лет — ничтожный. Понятно, что наше поколение, в полной мере вкусившее советской отравы, должно уйти. Можно нередко встретить вполне справедливое сравнение: тут как с евреями в пустыне, у которых должны были уйти пара поколений, отравленных египетском рабством. Однако даст ли наш уход очищение? Россия не покаялась: просто не повернулась к правде. В частности, к правде о Ленине, одном из тех, о которых сказал Господь: «Я пришёл во имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придёт во имя своё, его примете» (Ин.5.43). Да, всем сердцем, всем жаждущим объекта почитания сердцем.

Читайте нас ВКонтакте и в Одноклассниках