Андрей Мановцев

Беззастенчивое кощунство

признать останки царственными

Официальность дает гарантию... но на что?

Кто жил при советской власти, тот помнит тоскливое чувство от официальных сообщений, от их тональности: вам сказано, как надо считать, вы так и считайте. Теперь мы дожили до того, что и при советской власти не встречалось: все же никого не заставляли тогда считать, что дважды два равно девяти или что Волга впадает в Черное море. А православные верующие, небезразличные к вопросу о подлинности или неподлинности "екатеринбургских останков" и знакомые с «Материалами следствия», а также с «Выводами Комиссии», должны считать, что:

- Царь боялся лечить зубы,

- находился последние годы царствования и в заточении в состоянии тяжелого стресса;

- страдал хроническим заболеванием, при котором о физических нагрузках и думать нечего.

Правда, забывают добавить, что «был сутулым и склонным к полноте…» — это ведь установлено по скелету № 4 известным антропологом профессором В.Н. Звягиным еще в 1993 году.


Что же гарантирует официальность? По давней традиции, она гарантирует полную безнаказанность официальных заявителей: мы можем быть абсолютно уверены, что лживые слова не будут взяты назад и что никакие изобличения никого не смутят: «Говорите, что хотите, а мы сделаем, что хотим».

В контексте равнодушия

Помнится, Б.Н. Ельцин не раз повторил в связи с захоронением «екатеринбургских останков» в Петропавловском соборе, в июле 1998 года: «Надо закрыть страницу». Что, кроме равнодушия к Отечеству, можно было и ждать о него? Но, увы, при всем разнообразии обыкновенно категоричных (говорящий знает, как надо…) общих суждений о России, порою весьма горячих и, по видимости, вовсе не равнодушных, равнодушие остается — к краеугольной личности нашей истории, Царю-мученику Николаю II. За него-то уж знают, как надо было. И мы обратимся к выразительному примеру такого «знания».

Глагол мимо правды

Речь пойдет о высказываниях владыки Илариона (Алфеева). Он не раз заявлял о несомненной принадлежности «екатеринбургских останков» Царской семье, и выражал уверенность в том, что предстоящий Архиерейский Собор признает их подлинность. Но мы будем говорить не об этом, а об отношении к Государю.

В недавнем (19 марта с.г.) выпуске его авторской регулярной передачи «Церковь и мир» на телеканале «Россия 24», на вопрос об отношении к Григорию Распутину, владыка сказал буквально следующее: «Отношение к нему у меня двойственное, как и у очень многих людей в церкви. Я довольно много читал на эту тему. С одной стороны, Распутин был человеком, который был замечен в разного рода неподобающих поступках, в том числе в пьянках, которые происходили на глазах у многих людей. Все это документировано и представлять это какой-то клеветой на святого человека было бы, мне кажется, невозможно. Более того, многие люди поддерживали его убийство, в том числе среди членов Царской семьи. С другой стороны, мы знаем, что многие советы, которые Распутин давал царю — были правильными. Царь чаще всего не слушался этих советов, но, может быть, если бы он их послушался, судьба России сложилась бы по-другому. Например, Распутин был горячим противником вступления России в войну. И он предупреждал царя о том, что если Россия вступит в войну, то это грозит всей стране катастрофическими последствиями. Царь его не послушал, Россия вступила в войну. Россия имела все шансы победить военными средствами, но в ход истории вступили другие факторы. И в итоге мы потеряли не только часть российских земель, но потеряли Россию как таковую. На просторах России образовалось новое государство, тоталитарное государство. И от той старой, великой России, от той Святой Руси, которая жила на протяжении многих веков, ничего не осталось, кроме, конечно, Русской Православной Церкви. Только она сумела в течение всех этих десятилетий гонений и притеснений, сумела сохранить память о Святой Руси».

Вопрос о Распутине — очень сложный. Владыка умалчивает о том, что в отношении Григория Ефимовича имела место сознательная широкомасштабная клевета. Также главную причину его влияния на Государыню он видит только в исцелениях Цесаревича. Распространенный и до крайности упрощенный взгляд. Царской Чете обыкновенно «прощают» Распутина, и при этом с презрением относятся к словам «Наш Друг», как вполне обоснованно говорила о нем Царица. Не замечают, как оскорбительна для памяти Царственных Мучеников сама снисходительность их «прощения». Тень клеветы столетней давности заново бросают на Чету, бросает ее и владыка Иларион.

Но речь о другом. Государь всегда поступал по совести, он ходил перед Богом. Мог ли он не заступиться за Сербию? Не приложил ли он всех возможных усилий для предотвращения войны? Ее хотели Германия и Австро-Венгрия, и никакие уступки нашего Императора не устранили бы этого желания, а только повредили бы нашей чести. Была ли результатом одной войны «потеря России как таковой»? Не ликовало ли «общество» при известии об отречении Царя? Не хотело ли оно революции, не мечтало ли о ней в течение многих лет? Бог дает по желанию сердца, зачастую для отрезвления. Мы получили то, что хотели и, по едкому замечанию одного человека, теперь, в постсоветский период – «догуливаем февраль 1917 года». До отрезвления ли нам?

Так мы видим, на примере высказываний уважаемого просвещенного владыки, ту же невнимательность («нелюбопытство», по Пушкину) и то же, по сути, равнодушие к Императору, которые столь характерны для множества наших соотечественников. С ним, конечно, связано и отношение к «екатеринбургским останкам»: «нелюбопытство» к истине.

В этом плане весьма примечательно следующее высказывание владыки Илариона, из той же передачи: «Мне кажется, что аргументы в пользу подлинности “екатеринбургских останков” значительно перевешивают те аргументы, которые могли бы быть выдвинуты против подлинности останков». Обращает внимание слово «бы». Его употребление означает отстранение владыки от какой-либо критичности в отношении останков. Вряд ли он не знает о существовании критики, но, очевидно, вовсе не собирается вникать в нее.

В чем же кощунство?

Вид у него приличный, оно, так сказать, при галстуке.

Очень просто: кощунство — в небрежении мнением народным. Вам сказали, как надо считать, вот так и считайте. Обещание «самых широких обсуждений для разрешения всех недоумений» (владыка Тихон Шевкунов) не выполнено, — ничего, смиряйтесь. СК заключение получил, материалы следствия опубликовал, Церковная Комиссия выводы опубликовала — этого должно быть для вас совершенно достаточно. У оппонентов доводы ничтожны и давно опровергнуты (ложь), не надо их слушать, это нарушает единство Церкви… Такие установки даются пастве, чтобы не сказать вместо последнего слова его синоним. Не кощунственны ли эти установки — полным отсутствием нормальности?

Что бы ни писал А.Д. Степанов о «дурно пахнущей конспирологии», как бы ни рядилась тенденциозность в белые халаты, достойные выражения лиц и дорогостоящее оборудование, «продавливание» остается «продавливанием», нарушение элементарной криминалистической логики (доказанный ложный факт сокрушает верность общего вывода — так что упомянутого в самом начале статьи заключения проф. Звягина для опровержения подлинности останков совершенно достаточно) остается попранием здравого смысла, и повязанный галстук приличности лишь усугубляет имеющую место скверну.

Кощунственна готовность к созданию заведомо ложной святыни и к вынуждению паствы поклоняться ей.

Кощунствен новый виток глумления над памятью Святого Императора: слабый был, даже зубы боялся лечить, вот и дал себе ввязаться в войну и погубить Россию. Кощунственна подмена мысли о Промысле Божием упреками в адрес того, кто принес себя в жертву России.

То неприкрыто, то исподволь

Откровенно, вплоть до бесовской наглости, проявило себя кощунство в «следственно эксперименте», который показан в фильме «Дело Романовых. Следствием установлено»: имитация расстрела Царской семьи лазерными указками.

Не лучше и завершение фильма: прекрасные кадры Петербурга и проникновенные слова:«Не оставляет надежда, что души людей, ставших жертвами злодеяния, обретут наконец покой и воссоединятся не только в лучшем из миров, но и в нашей памяти».

Страница закрыта. Можно деканонизировать.

Заключение

Бог — судья, «продвигающим» признание останков подлинными. Они не ведают, что творят. Церковь же остается Церковью, чуждой лжи и нечестия. Верить в нее является порой испытанием. Одолимым и по молитве, и по размышлению. Так, к примеру, строго звучат слова владыки Илариона (Алфеева): «Решение собора станет обязательным для всех православных верующих». Это означает, что если, по совести, подлинность останков я признать не могу, то должен переломить себя и признать — из послушания. Нехорошо, но просто на Церковь непохоже.

Да, официальность, подобно Дамоклову мечу, повисает, повисла уже над душами православных верующих, почитающих Царскую Семью, и всем сердцем не желающих кощунственного решения. Уныние обеспечено. Но и уныние, и «великая праздная сила» (Достоевский) закрывающих на правду глаза, их самоуверенность и многоглаголание, — все это только кажимости. Реален Христос. Перед Ним ходил Государь. Перед Ним писал Пушкин: «Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».

Перед Ним и совесть искренне лгущего, и совесть лгущего беззастенчиво остаются небезнадежными. Перед Ним, мы верим в это, свое решение будет принимать и Архиерейский Собор. И несмотря ни на какое давление, официальное, кулуарное и пр., он — будем верить в это — примет решение в пользу правды.