Последний казак империи
Борис Джерелиевский

Последний казак империи

Продолжается война с памятью народного героя Кубани

Народный герой – это не то звание, которое присваивается указом главы государства, или персона, раскрученная СМИ. Это имя, которое передается из поколения в поколение, даже вопреки официальной позиции. Это тот, о ком слагают легенды и песни.

И если спросить о таковом в западной части Кубанского края, в Тамани, то каждый житель этих мест без сомнения назовёт в первую очередь Василия Рябоконя, казачьего офицера и партизана, стяжавшего образ народного заступника. И это при том, что Таманский полуостров буквально дышит героическим прошлым и настоящим, про которое можно с полным основанием сказать словами Николая Гоголя: «Вот то гнездо, откуда вылетают все те гордые и крепкие, как львы!».

И даже на таком фоне народная память отдаёт первое место именно Рябоконю, уроженцу хутора Лебеди. Начальная часть его недолгой жизни мало чем отличалась от жизни большинства его сверстников-станичников: учёба, хозяйственные работы, служба в Полтавском казачьем полку. Единственно, что выделяло его – это множество способностей и талантов. Так, например, сохранился приказ от 19 октября 1911 г., согласно которому лучший наездник Полтавского полкового округа Василий Рябоконь награждён призом 1-го разряда – серебряным кинжалом с поясом стоимостью 40 рублей. С юношеских лет он обладал прекрасным голосом и пел в Войсковом хоре в Екатеринодаре.

За отличие в службе он был рекомендован для обучения в юнкерское Владикавказское училище, но окончить его не успел – после революции юнкеров распустили по домам. Офицером он стал, уже участвуя в Белом движении. После отступления Добровольческой армии вынужден был, как и многие другие казаки, скрываться в Приазовских плавнях. Это старые болота Меотиды в дельте Кубани, заросшие высоким тростником и камышом, со множеством островов и каналов, которые тянутся в длину и ширину на 30-40 км, в которых испокон веков скрывались от врагов и прятались лихие люди. Рябоконь успел уйти в плавни в последний момент. Не найдя его дома, чекисты зарубили его отца, а мать забрали в заложники и позже, после высадки на Кубань десанта войск Врангеля, расстреляли.

Рябоконь с другими казаками встретил десант Улагая и способствовал его высадке. Но после его провала эвакуироваться в Крым не стал. Он получил вместе с тридцатью другими казаками приказ вести повстанческую войну в плавнях. И этот приказ Рябоконь выполнил полностью – его война с убийцами родителей, залившими кровью и ограбившим край, продолжалась пять лет.

«Рябоконевцы» атаковывали продотрядовцев, карателей ЧОН, наиболее жестоких представителей власти. Часть отбитого продовольствия шла партизанам, часть возвращалась населению. Успехи и неуловимость партизан были связаны с тем, что везде, в каждом хуторе и в станице, Рябоконь имел своих людей – казаки видели в нем единственного защитника от красного террора и помогали, чем могли. Слава о нём шла далеко за пределы «треугольника» станиц Новониколаевской, Староджерелиевской и Гривенской.

И хотя Василия Рябоконя нельзя было назвать руководителем повстанческого движения, большевики видели в нём угрозу советской власти на Кубани, и на его ликвидацию брошены были лучшие силы карательных органов. Спецоперацию возглавил чекист Иван Малкин, тот самый Малкин, который зверствовал, подавляя Вёшенское восстание на Дону, известный под кличкой «Ванька-зверь». Его запредельная жестокость даже описана в романе Шолохова «Тихий Дон»: «Расстреливали людей. Нынче одного, завтра, глядишь, другого… Вот, к примеру, в Букановской станице… Комиссар у них стоит с отрядом, Малкин фамилия … Собирает с хуторов стариков, ведет их в хворост, вынает там из них души, телешит их допрежь и хоронить не велит родным. А беда ихняя в том, что их станишными почётными судьями выбирали когда-то. И вот этот Малкин чужими жизнями, как бог распоряжается…».

Но даже свирепость «Ваньки-зверя» не помогала, пока не нашёлся предатель из ближайшего окружения Василия Фёдоровича, который вывел карателей к тайной стоянке партизан. В бою Рябоконь был ранен в оба плеча и взят в плен. В октябре 1925 года он был расстрелян.

И дальше начинается легенда. Люди не могли поверить в то, что их защитника больше нет, и поскольку плавни продолжали вплоть до тридцатых годов жить своей, неподконтрольной власти жизнью и там нет-нет да звучали выстрелы, всё это относилось на счёт чудесно спасшегося Рябоконя. Многие жители Староджерелиевской и Гривенской уверяли, что встречали его много позднее 1925 года (последние «свидетельства» о таких встречах относятся к 60-м).

Про него слагались песни и легенды, как о былинном характернике, которого пули не брали и который мог отвести глаза врагу. Несмотря на все усилия местных партийных органов и спецслужб, память о нём не смогли вытравить в жителях Кубани, прошедших через ад расказачивания и Великую Отечественную войну. В сознании казаков Кубани он стоит в одном ряду с такими героями, как полковник Лев Тиховский и сотник Ефим Горбатко, отдавшие свои жизни, защищая Кубань.

И очень странно, что сегодня, когда декларируется курс на национальное примирение и единство, борьба с памятью и народным почитанием Василия Рябоконя, оставшегося до конца верным присяге, продолжается. Кубанский писатель, полковник в отставке Пётр Ткаченко долго и безуспешно добивался реабилитации героя.

«… Завершилась возбуждённая мной судебная тяжба по реабилитации Василия Фёдоровича Рябоконя — пришло решение Верховного суда (от 23.09.2002 г.) в ответ на мою кассационную жалобу, с которой я туда обращался. Но сначала Краснодарская краевая прокуратура отказала в реабилитации Василия Федоровича Рябоконя потому, что «он осужден за общеуголовное преступление». Потом президиум Краснодарского краевого суда признал его виновным в том, что в июне 1920 года, в разгул террора, при задержании он скрылся и ушёл в плавни. То есть смел сопротивляться, не подставил покорно свою буйную голову на отсечение…

Примечательно, что в 1920 году пытались арестовать его не как бандита, а как казака и офицера. Доказательство тому — приговор 1924 года, где он не обвиняется ни в чем, совершенном в 1920 году…

При этом обстоятельства «общеуголовного преступления» отметаются напрочь, в то время как они многое объясняют. А состояли они в том, что свое «общеуголовное преступление» В.Ф. Рябоконь предпринял в ответ на террор, массовый захват заложников, их высылку и расстрел. Если наше право и сегодня посчитает В.Ф. Рябоконя «бандитом», то это, по крайней мере, странное право, ибо без всякой правовой оценки остаются десятки, если не сотни семей заложников (один из списков я привел в повести), пострадавших безвинно…

Здесь общим и безнадежно запоздалым, чисто декларативным осуждением репрессий обойтись невозможно. Ясно, что «бандитизм» Рябоконя, его сопротивление стало естественным ответом на те «революционные преобразования», которые проводились, на то безумие по переделке, «перековке» народа, которое было предпринято в России. Странная во всем этом обвинении логика, точнее, отсутствие ее и всякой причинно-следственной связи. Суд земной и Суд Божий не в ладах все еще у нас в России…», — пишет Пётр Ткаченко. Но народ, который ставит справедливость выше «странного права», никогда Рябоконя «бандитом» и не считал.

Но при этом сегодня, когда кубанские казаки, воспитанные на героическом примере верности Василия Рябоконя, «последнего казака империи», сражаются с фашизмом, проливают свою кровь, защищая интересы России, внук народного героя не может добиться разрешения на установку памятного камня, который он хотел воздвигнуть к дню рождения деда – 1 января, день, когда празднуется память другого русского героя – преподобного Илии Муромца, также сражавшегося за веру и православный народ.