Неудобный Пушкин
Алексей Сокольский

Неудобный Пушкин

К 225-летию со дня рождения великого русского поэта

Давайте представим себе такую картину: сидит либерал-релокант где-нибудь в Вильнюсе или Риге, размышляя там о своей горькой судьбе и о том, как он героически сбежал от «кровавого режима Путина». Возможно, у него даже на столе стоит бюстик Александра Сергеевича Пушкина, и тогда релокант с упоением часто-часто произносит про себя строки из письма поэта к жене (18 мая 1836 г.): «Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!».

Но релокант может успокоиться: ни пушкинских порывов души, ни таланта у него просто нет.

Пушкин хоть чертыхался, но и писал уже позже П.Я. Чаадаеву (19 октября 1836 г.): «Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться… Хотя лично я сердечно привязан к государю, я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя; как литератора — меня раздражают, как человек с предрассудками — я оскорблен, — но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог ее дал».

Любил Александр Сергеевич Родину: когда ругал, когда хвалил, но всегда в нее верил.

Попытки представить Пушкина этаким демократом и противником русской монархии тоже не проходят.

В XIX веке принято было восхищаться США, приняв их за образец подражания в построении демократического общества. А вот Пушкин имел мнение, совершенно отличное от его либеральных соплеменников: «С некоторого времени Северо-Американские Штаты обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих… С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество…; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принужденный к добровольному остракизму…».

Николай Гоголь вспоминал: «Как умно определял Пушкин значение полномощного монарха! И как он вообще был умен во всем, что ни говорил в последнее время своей жизни! “Зачем нужно, – говорил он, – чтобы один из нас стал выше всех и даже выше самого закона? Затем, что закон — дерево; в законе слышит человек что-то жесткое и небратское. С одним буквальным исполнением закона недалеко уйдешь, нарушить же или не исполнить его никто из нас не должен; для этого-то и нужна высшая милость, умягчающая закон, которая может явиться людям только в одной полномощной власти… Государство без полномощного монарха то же, что оркестр без капельмейстера: как ни хороши будь все музыканты, но, если нет среди них одного такого, который бы движением палочки всему подавал знак, никуда не пойдет концерт… блюдет он общий строй, всего оживитель, верховодец верховного согласия!”»

И возникает закавыка: наклеили либералы и леваки на Пушкина ярлычок, а поэт — раз и ускользнул.

Можно, конечно, либеральному бомонду постараться и еще Александра Сергеевича приписать к масонам и декабристам, противникам чиновничества и имперских амбиций России. Сейчас это актуально для всех ненавистников нашего государства. Беда лишь в том для них, что опять ничего не выйдет.

После личной беседы с Пушкиным император Николай Павлович публично заявил, что разговаривал с умнейшим человеком. Но, помилуй Бог, такой пассаж после одной встречи для этого царя вообще не характерен. Николай I был прагматиком и моментально в восторг не впадал. Сказанные слова свидетельствуют, что император сделал вывод на основании достаточно большого объема информации не только о мыслях, но и о делах поэта.

И здесь начинается все то, что может повергнуть в ужас записного либерала и левака.

Как известно, пушкиноведами разработаны до мельчайших деталей образы всех друзей, знакомых и даже дальних приятелей поэта. Но вот от одного действительно близкого друга Пушкина исследователи либерального толка бегут как бес от ладана.

Павел Львович Шиллинг фон Канштадт очень уважал и почитал Пушкина, а тот его тоже. Шиллинг являлся крупным русским востоковедом, изобретателем электрической машины и телеграфного аппарата, членом-корреспондентом Императорской Академии наук. А кроме того, он возглавлял в Министерстве иностранных дел Российской империи Цифирный (криптографический) кабинет Николая I, то есть работал с шифрованием и дешифровкой секретных документов. Плюс к тому же Шиллинг фон Канштадт был родственником А. Х. Бенкендорфа, шефа жандармов и главного начальника III отделения Собственной Е. И. В. Канцелярии.

Александр Сергеевич Пушкин трудился в Министерстве иностранных дел, получил при Николае I чин титулярного советника, был допущен к архивам МИДа. И складывается подозрение, что в сфере криптографии тоже отметился. На что намекает и нахождение книг, необходимых для работы криптографа, в библиотеке Пушкина после его гибели.

Получается, что «наше все» тишком сотрудничал с русской разведкой.

И в этом ракурсе как-то по-другому смотрится и дуэль с Дантесом, приемным сынком голландского посланника и содомита Луи Геккерна.

Факт остается фактом, как его ни крути. После смерти Александра Сергеевича его вдова и дети получили пенсионные выплаты и льготы, полагавшиеся в соответствии с законодательством лишь в случае, если государственный чиновник погиб при исполнении служебных обязанностей.

Так что релокантам XXI века явно не подойдет для подражания Пушкин. Да им бы при встрече он и руки не подал.