«Телефон яростно звонил. Я сразу очнулся от сна. Не успел я взять трубку, как услышал далекий гул. Ураганный огонь, подумал я. Дежурный офицер доложил: «Тревога, господин полковник! Немедленно к начальнику штаба!» То было начало советского контрнаступления. На листке календаря значилось: 19 ноября 1942 года», - так впоследствии адъютант Паулюса Вильгельм Адам вспоминал о первых минутах ноябрьского наступления Красной Армии под Сталинградом, изменившего ход Второй Мировой войны. План контрудара начал разрабатываться за два месяца до того, как войска пошли в наступление. В сентябре Жуков и Василевский представили Сталину план дальнейших действий советских войск под Сталинградом. Предполагалось отказаться от попыток немедленно пробиться на помощь сражающимся в городе войскам 62-й армии генерала Чуйкова и копить резервы для организации глубокого удара с флангов и полного окружения немецких войск в Сталинграде. Наиболее привлекательной стороной этого варианта было то, что прорывать предстояло не немецкую, а румынскую оборону. Опыт, накопленный в боях под Одессой и Севастополем, показывал, что такой способ действий сулит наибольшие шансы на успех. 19 ноября этот план, не без колебаний принятый Сталиным, начал осуществляться. Операция, получившая название «Уран», стала одной из самых блестящих в истории Красной Армии. Идея Жукова и Василевского ударом по румынам окружить немцев полностью себя оправдала. Румынская оборона была быстро прорвана, немногочисленные немецкие резервы, отчаянно пытавшиеся спасти положение, уже ничего не могли изменить. Адам вспоминал: «Докладывал генерал Штрекер, командир XI корпуса. - Здесь сущий ад, - доносил Штрекер, - невообразимый ураганный огонь обрушился на наши позиции, земля буквально перепахана. У нас значительные потери, Однако основной удар, видимо, нанесен по румынам. Я связался по телефону со своим левым соседом, IV румынским армейским корпусом. Его начштаба настроен весьма пессимистически. Он опасается паники в своих войсках. Наши дивизии держатся стойко, но из-за метели очень плохая видимость. Мы будем докладывать командованию о ходе дел… Из новых донесений XI армейского корпуса выяснилось, что румыны были атакованы сильными бронетанковыми соединениями, которые, не встречая серьезного сопротивления, смяли все на своем пути. Оставшиеся в живых бежали в страхе на юг и на восток. Видимо, 3-я румынская армия более не существовала. Но и многие наши тыловые части охватила паника перед лицом рвущегося на юг противника». Немцы рассчитывали использовать 14-танковую дивизию для того, чтобы парировать советский прорыв. Но тут штаб Паулюса столкнулся с нехарактерным до сей поры для немецкой армии случаем – командир дивизии внезапно «заболел». «Паулюс вызвал меня к себе. Его комната была буквально пропитана табачным дымом. Пепельница на столе до краев заполнена окурками. Рядом стояла нетронутая чашка черного кофе. Командующий как раз закурил очередную сигарету. - Вам известно, Адам, что генерал-майор Беслер несколько дней назад принял 14-ю танковую дивизию. Однако сегодня он подал рапорт о болезни, заявил, что его старая болезнь сердца обострилась. Он просит разрешения вернуться на родину. Я дал согласие. Командир, который при такой ситуации рапортует о болезни, непригоден и является обузой для армии. – Этот упитанный господин мне показался несимпатичным уже при первой встрече, – ответил я. – Тем не менее, я не мог предполагать, что в такой опасный момент он бросит свою часть на произвол судьбы. Ведь это дезертирство», - вспоминал Вильгельм Адам. Конечно, если бы генерал Беслер не «заболел», вряд ли это что-нибудь изменило бы в катастрофической для армии Паулюса ситуации. Но насколько же неприятным и пока еще непривычным для немецкой армии был поступок Беслера. Позже, после того, как 23 ноября взяв город Калач, советские войска сомкнут кольцо окружения, и немецким солдатам придется умирать в «котле» от голода, такие случаи станут повторяться. Генералы, бросающие своих подчиненных в безнадежной ситуации, перестанут казаться в немецкой армии невероятным явлением. Офицер-сапер Гельмут Вельц так описал прощание остающихся в котле подчиненных с собирающимся улететь командиром дивизии: «После нескольких часов, проведенных в генеральском блиндаже, где предавались воспоминаниям, желали генералу всего наилучшего, а сам он уверял нас, что куда с большей радостью остался бы с нами в котле (никто ему, разумеется, не поверил), после трогательного прощания, при котором фон Шверин даже немного прослезился, и после бессонной ночи, когда я прощался с тем кусочком родины, каким был для меня потерянный теперь батальон, я наутро отправился в Питомник, чтобы лично отдать новые приказы подразделениям обоза». Сталинград не только лишил Германию одной из ее лучших армий. Он еще и надломил ее моральный дух, заставив «болеть» генералов, уклоняющихся от боя. До ноября 1942 года такой привычки у них как-то не наблюдалось…